Потрясение и ошеломление. От невероятного спектакля «Слава» Константина Богомолова в БДТ. Честно — никогда не ожидала от этого скандально известного режиссёра такой деликатности в отношении материала, такой глубины, вдумчивости и уважения к советской пьесе Виктора Гусева 1935 года.
Советской не только по прорывающейся местами терминологии — большевистской славе, красноармейской доблести, но и по апогею в финале — героя и его семью настигает высшая награда — приём у товарища Сталина. И на сцене это подано без тени иронии или превосходства, но с мудрейшим пониманием человека того времени. Но самое в этом контексте главное — этот прекрасный поэтический (!) текст, вполне простой в духе Твардовского и ему же подстать ладный, начинает то тут, то там прорываться каким-то вне-советским, надгосударственным, надмирным даже веянием откуда-то из Достоевского, из веками впитанного русским народом Евангелия
И именно это едва ощутимое в начале, а к концу очень мощное дуновение делает совершенно очевидным и осязаемым найденная режиссёром музыка.
Музыка — от духовного стиха «Господи, помилуй, Господи, спаси» до вальса Штрауса — договаривает то, о чём молчит текст, но что уже на века заложено в нашей исторической памяти.
Это очень деликатный и мудрый взгляд с высоты времени на непрерывную историю нашей страны, где параллельно с дифирамбами первым пятилеткам звучали молитвы, где были и румяные пионеры, и измождённые узники Соловков. Где все эти люди, с их любовью и горем, радостью и тщеславием, тихим героизмом и пафосом, угрызениями совести и подвигами духа, уютными семейными застольями и строительством гидроэлектростанций, горением сердец, достойным героев Достоевского, и самопожертвованием Библейского масштаба — где все они были.
И есть.
И сегодня слова матери, которая обещает в случае опасности не плакать, а самой собрать дорожные сумки своим отправляющимся на войну сыновьям, звучат звонкой пощёчиной всем, кто выбрал другое. А в устах невероятной Нины Усатовой — глыбы, гиганта, материка — они с первого до последнего звука памятник. Памятник русской матери, который поставлен ДО начала Великой Отечественной войны, но понятен в любое время нашей многострадальной истории
Советской не только по прорывающейся местами терминологии — большевистской славе, красноармейской доблести, но и по апогею в финале — героя и его семью настигает высшая награда — приём у товарища Сталина. И на сцене это подано без тени иронии или превосходства, но с мудрейшим пониманием человека того времени. Но самое в этом контексте главное — этот прекрасный поэтический (!) текст, вполне простой в духе Твардовского и ему же подстать ладный, начинает то тут, то там прорываться каким-то вне-советским, надгосударственным, надмирным даже веянием откуда-то из Достоевского, из веками впитанного русским народом Евангелия
И именно это едва ощутимое в начале, а к концу очень мощное дуновение делает совершенно очевидным и осязаемым найденная режиссёром музыка.
Музыка — от духовного стиха «Господи, помилуй, Господи, спаси» до вальса Штрауса — договаривает то, о чём молчит текст, но что уже на века заложено в нашей исторической памяти.
Это очень деликатный и мудрый взгляд с высоты времени на непрерывную историю нашей страны, где параллельно с дифирамбами первым пятилеткам звучали молитвы, где были и румяные пионеры, и измождённые узники Соловков. Где все эти люди, с их любовью и горем, радостью и тщеславием, тихим героизмом и пафосом, угрызениями совести и подвигами духа, уютными семейными застольями и строительством гидроэлектростанций, горением сердец, достойным героев Достоевского, и самопожертвованием Библейского масштаба — где все они были.
И есть.
И сегодня слова матери, которая обещает в случае опасности не плакать, а самой собрать дорожные сумки своим отправляющимся на войну сыновьям, звучат звонкой пощёчиной всем, кто выбрал другое. А в устах невероятной Нины Усатовой — глыбы, гиганта, материка — они с первого до последнего звука памятник. Памятник русской матери, который поставлен ДО начала Великой Отечественной войны, но понятен в любое время нашей многострадальной истории