Если вы в Петербурге, очень рекомендую успеть на живительную и целительную выставку «Свет и воздух. Импрессионизм в советской живописи» в Музее искусства Санкт-Петербурга XX — XXI веков. Вот такое длинное название у музея, который не так давно существует в прекрасных залах на канале Грибоедова.
Постоянной экспозиции в музее нет, только выставки, зато все 4 этажа пронизаны одной темой.
А тема эта роскошна. Начиная с 1 этажа с пейзажами и портретами, свет и воздух заливают и пространство, и сердце зрителя. Роскошный летний Пименов, ностальгический Виноградов, трогательный Тутунов (давно обожаю этого восторженного мальчишку перед окном), виртуозный Исупов, театральный Вильямс, пронзительный Пластов с такими искренними женщинами и детьми (и честно — это совсем не смотрится так гротескно, как принято было видеть лет 25 назад), ослепительно солнечный Кутилин.
Так приятно было слушать куратора, которая не просто великолепно знает свой материал и влюблена в него, но и смотрит на советское искусство непредвзято, без каких-либо идеологических шор, восхищаясь теплом отношения художника к моделям, трогательной идеализацией непростого послевоенного быта и мечтой о счастье, над которой так легко, но нельзя смеяться.
Постоянной экспозиции в музее нет, только выставки, зато все 4 этажа пронизаны одной темой.
А тема эта роскошна. Начиная с 1 этажа с пейзажами и портретами, свет и воздух заливают и пространство, и сердце зрителя. Роскошный летний Пименов, ностальгический Виноградов, трогательный Тутунов (давно обожаю этого восторженного мальчишку перед окном), виртуозный Исупов, театральный Вильямс, пронзительный Пластов с такими искренними женщинами и детьми (и честно — это совсем не смотрится так гротескно, как принято было видеть лет 25 назад), ослепительно солнечный Кутилин.
Так приятно было слушать куратора, которая не просто великолепно знает свой материал и влюблена в него, но и смотрит на советское искусство непредвзято, без каких-либо идеологических шор, восхищаясь теплом отношения художника к моделям, трогательной идеализацией непростого послевоенного быта и мечтой о счастье, над которой так легко, но нельзя смеяться.